Скорая дочная

Дочка встречает с работы на лестничной клетке. Из глаз — ручейки. В руках — мои тапочки.
— Пап, я собираю тебя в больницу!

Не хотел, чтобы скорая приезжала в офис. Поэтому вызвал на дом, предупредив домочадцев. Пока карета добиралась до наших ебеней, Лиза набросала целый чемодан. В её представлении меня нужно было подготовить к неспешной кругосветке. Понадобятся и цветные карандаши, и беговые кроссовки, и альбом её рисунков, и теннисный мяч, и блутуз-колонка.

Когда санитары уводили меня вниз по лестнице, маленькое длинноногое чудо крикнуло им:
— Спасибо, что спасаете моего папу!
С одной стороны, да, болеть нельзя. С другой — для неё это тоже экспириенс. В моем детстве взрослые никогда не вызывали скорую. Поволжская суровость бытия диктовала им чуть ли не самурайский подход к собственному здоровью: если приперло совсем-совсем, съешь аспирин и ложись умирать в родную кровать. С видом на прощальный хрусталь слева и задницы мишек в сосновом бору на настенном ковре справа. Так ушли почти все родители почти всех моих одноклассников, включая меня.

Больничка

Кто вырос с видом на больничный комплекс, тому долгих лет. Кто играл в клёк, отмеряя мелом ранги (офицер, генерал…
И вот, спустя несколько часов и уколов, я фейстаймлю для неё репортаж из палаты, коридоров и зон отдыха.
— Пап, я не поняла, тебя что, в гостиницу положили?

Смеются попадающие в кадр медсестрички. Зовут её в гости. Она приезжает на следующий день. Мы укладываем вымотанную маму на мою же кровать, а сами идём смотреть на рыбок в зимнем саду. Парафилетическая группа водных позвоночных наполовину корпуса высовывается из воды и тянет раскрытые пасти в нашу сторону. Либо голодные, либо порода такая. Кормить их нельзя, но если очень хочется и в кармане есть случайный хлебушек, то можно. Одеваемся, выходим на улицу: посмотреть на прорыв гребного канала и порисовать на свежем снегу ангелочков.
Время застыло. Потомок замер глядя в небо. Гул машин тает в звукоизолирующем заборе перемалываясь в височный стихостук:
«Бесконечная улица, делая резкий крюк,
выбегает к реке, кончаясь железной стрелкой.
Тело сыплет шаги на землю из мятых брюк,
и деревья стоят, словно в очереди за мелкой
осетриной волн…» Как там дальше-то?…

— Любимая, вставай, замерзешь!
Отряхиваю. Закидываю ей в капюшон колонку и мы идем мимо патолого-анатомического отделения наизусть разнося по больничным околоткам несравненного Басту:

«Мои девочки — в них мой смысл
Я выиграл это счастье в борьбе за самую счастливую жизнь
Папе пора лететь, папа в суете
Далеко, но рядом, папа на высоте
Папа по Skype-у, папа по Face Time-у
Папа по жизни, папа по стайлу…»

Через час на румяном личике застывает невыносимая тяжесть скорби: оказывается из этого лечебного отеля и от этого вроде как здоровенького предка нужно уезжать! Она прижимает свои губки к моим крепко и надолго. Словно неопытному тинейджеру выпал фант: “Инсценировка страстного поцелуя”.
- Папочка, я приеду к тебе завтра.

Не приехала. Нас обоих сразил очень быстрый тяжёлый грипп.
В одну из жутких ночей я проснулся от ознобного стука собственных челюстей. Бред первый: попробовал дышать себе под одеяло. Но дыхание было мертвецки холодным. От него становилось только ещё хуже. С невероятным трудом одел все теплые вещи, кроме куртки. Лежу. Бред второй: звать медсестру не буду. Иначе она придёт и заставит оголить руку для капельницы, а это холодно. Сначала нужно согреться.

Бред третий:
С самого её рождения между нами была дистанционная связь. Я на конференции в Лас-Вегасе изучаю свежие плоды четвертой промышленной революции и тут… Как вам такая ваццапка: “Муж, покакай пожалуйста!”
Имеется в виду, что у портативной принцессы пару-тройку дней запорчик. У меня, в силу резкой смены часового пояса, климата и воды — тоже. И мы с женой знаем наверняка: как только я ЭТО сделаю, принцесса тут же ЭТО повторит. Сколько бы километров между нами ни было. И так во всем.

Одеяло

Весь день катались с ребенком по нашему коттеджному поселку на машине, орали песни и приветы через опущенные стекла…
Постойте… А вдруг… Так… Супруга написала, что потеряла счёт дням и ночам. Последняя ваццапка была аж шесть часов назад: “Дала жаропонижающее. Детка уснула”. Мне тоже вкололи примерно тогда же. Схватил телефон. Руки дрожат — не могу ничего набрать. Блин, а вдруг жена отрубилась?! Блин, а вдруг дочь…
Набираю. Наслушавшись длинных, тягучих гудков, почти забылся. Но бац — родное шипение:
- Да, ты чего звонишь?
- У вас все нормально? Проверь пожалуйста Лизу.
- Сейчас… О Господи! Она вся горит! Губки синие! Я перезвоню…
Пииип-пииип-пиииип… На шум в палату проскользнула медсестра. Всё поняла без слов и ушла за уколом.
Последнее, что я помню перед провалом в чёрно-белые калейдоскопические качели, это сообщение: «У неё было 41+. Уколола и обтерла. Сейчас 38. Ты наш спаситель!»

Сначала мне вылечили грипп, а потом приступили к латанию того, ради чего я к ним, собственно, поступил. Лиза тоже пошла на поправку. Но теперь ожидаемо свалилась её мама. Которая, с одной стороны, сама — дипломированный врач-фармаколог, с другой — воспитанная Поволжьем упертая нелечуха. Врачи говорят, что «невозможно лечить близких». Я бы к этой фразе добавил в конце только одно слово: «врачей».

Снова бессонная ночь. Снова что-то тревожит. Тщась отключиться, листаю фейсбучную ленту. Вдруг на переведенный в ночной режим телефон поступает беззвучный вызов:
— Пап, мама во сне плачет и не может проснуться. Мне страшно…
— Доченька, потрогай её лобик пожалуйста. Он горячий или холодный?
— Горячий. Очень!…
— Так, любимая, если у нас с тобой ничего не получится, я вызову маме скорую. Тебе нужно будет их впустить. Но сначала они мне позвонят прямо с лестничной клетки. Ничего не бойся. Они сделают ей укольчик и всё будет хорошо. А пока… давай попробуем справиться сами. Постарайся мне помочь. Подойди к ящику с домашней аптечкой и найди там…

РАЗВОДИТЬСЯ

Ремонт нельзя закончить. Его можно только умножить. Отдать незаработанные занятые деньги рукожопой солидной фирме, а…
***
Мы выжили. А как иначе-то? Когда меня выписали, я их не предупредил. Сел в вечернее такси и занялся любимой с детства забавой: мысленно меняю неоновые «Мясо», «Рыба», «Нотариус», «Шестёрочка», «Всё для всех» на любого Бродского.

«…Наши мысли длинней будут с каждым годом.
Мы любую болезнь победим иодом.
Наши окна завешены будут тюлем,
а не забраны черной решеткой тюрем.

Мы с приятной работы вернемся рано.
Мы глаза не спустим в кино с экрана.
Мы тяжелые брошки приколем к платьям.
если кто без денег, то мы заплатим.

Мы построим судно с винтом и паром,
Целиком из железа и с полным баром.
Мы взойдем на берег и получим визу,
и увидим акрополь и мону лизу.

Потому что число континентов в мире
С временами года числом четыре
Перемножив и баки залив горючим,
двадцать мест поехать куда получим.…»

Пока поднимался в квартиру, думал: за что мне такая её безосновательная любовь? Поднялся, усмиряю реабилитационную одышку. Вдруг в башку приходит бред номер четыре:
Так ведь и ей моя — не за что…
Тихо зашел в прихожую и начал ждать пока на шорох выйдет маленькая защитница. Она и вышла… Только не маленькая, а большая, похудевшая, повзрослевшая… всего за полторы недельки.