Сори, но начну с туалета. Стою, значит, расслабился… Вдруг стук в дверь. Сильный. И голос мужской:
— Девушка! Девушка! Ваш компьютер украли!
Ну что можно сделать в такой ситуации? Очень сложно сказать нечто емкое, выражающее быструю мысль. Много годиков назад долго придумывал что же кричать, когда горничная в российской гостинице произносит в замок невнятное и, дав тебе всего полторы секунды, раскрывает дверь в очень временное царство почтивседозволенности. Ничего совершеннее, чем рявкнуть «Занято» я тогда не скреативил.
Что ж, служебное слово, будучи зарезервированным под другую ситуацию, даже не рассматривалось.
Но у меня есть получше! Вот оно:
— Ёб-чиху-мать!
Означает, что я а) есть, б) недоволен и г) озадачен. Не обижает никого. Ни мат ни ми-ми.
Вышел в переполох. Некая девица действительно пошла в туалет (в соседний), спокойно оставив свой Мак на столе. Мака по факту нет. Парня, который ломал наши с ней двери, нет тоже. Кофейня застыла тупо разглядывая первые слезинки нетронутой суровыми буднями простодыры.
Толстушка на барном стульчике, в невлезающем в слепое пятно мини, не вытирая пенку капучино с усиков, положила конец этой жвачной паузе:
— Чо застыла? В милицию звони!
В следующее мгновение на сцену вбегает молодой человек и вручает Мак владелице, выдыхая:
— Всё, отнял. Нате.
Снова все ждут: что дальше?! Даже кассиры, баристы, уборщица и мать выдавливающая кашу из бутылочки куда-то мимо заинтригованного ребенка.
И снова пышка:
— Чо застыла? Дай ему! Номер дай!
Рыцарь, минуту назад рванувший за вором, моментально из высокого худющего блондина превращается в жердь со свеклой-набалдашником. То есть, мямлит: «Да ладна…» И сутуло покидает помещение. Мы, словно теннисные зрители, вертим головы то на упитанную суфлершу, то на хуинькую пострадавшую. Последняя тормознуто дописывает на салфетке десять цифр и растерянно протягивает сей артефакт зачем-то в сторону колоритной лидерши мнений.
Ладно, думаю, я все-таки тоже тут как-то замешан. Беру эту салфеточку, вываливаю догонять Рыцаря. Последнее, что слышу из закрывающейся двери — аплодисменты.
Снова улица лицезреет погоню. Долговязого нетрудно засечь в толпе. И пока я тянусь к его рукаву, пролетает целый состав мыслей. Его ведь зачали мои ровесники, видевшие талоны на масло, выстрелы по белому дому и частные торпедные катера на Неве. И они уж точно уберегли его от всех этих «добиться», «выжить» и «отжать». И он… Вот такой. А она… Вот такая… А дальше нужно было уже вручать ему салфетку с номером.
Сказать, что парень офигел — значит ничего не сказать. Наверное, это поколение просто не парится: предрасположенность как к подвигу, так и к прокрастинации, уживается в их мирах абсолютно параллельно.
— Спасибо, — мямлит младорыцарь, — но… У меня уже есть девушка.
Снова покраснел, однако засунул салфеточку в карман обычных серых слегка подвернутых снизу брюк.
А я… Что я сказал на все на это? Правильно:
— Еб-чиху-мать!